«Мнe вooбщe нe нрaвится, кoгдa aктeры oбнaжaются пeрeд людьми»
— Вы нeчaстo дaeтe интeрвью журнaлистaм, и склaдывaeтся впeчaтлeниe, чтo дeлaeтe этo oчeнь избирaтeльнo. Пoчeму так?
— Я вообще их не даю. Точнее, стараюсь не давать. Кажется, и так уже много наговорил, о чем иногда жалею. Мне вообще не нравится, когда актеры обнажаются перед людьми. Это неправильно. Должна оставаться какая-то тайна. Ведь она и приманивает к тебе человека. А если абсолютно открыт, понятен и доступен, то становишься в определенной степени неинтересен.
— Я как-то прочла, что вам нравится прятаться за костюм.
— Просто я люблю костюмированные спектакли и исторические проекты. Потому что это всегда некое приспособление. Костюм задает твое существование, форму. И за ним всегда легко спрятаться. Как и за героями Чехова, Достоевского. Они очень мощные, и поэтому так привлекают режиссеров.
— У актера должна быть всепробивающая индивидуальность или слияние, сокрытие за персонажем?
— По-разному. Конечно, без личностного начала в нашей профессии делать нечего. Даже если роль будет самая костюмированная, без собственного «я» ни один персонаж не состоится. Даже если вы играете абсолютно голого Адама. Ведь нагота — это тоже костюм в каком-то смысле.
— Вы производите впечатление собранного, уравновешенного и сбалансированного человека. Это так или мы просто многого не видим?
— Думаю, в каждом происходят бури и революции. А то, что я произвожу такое впечатление, меня очень радует. Тем более для публичного человека важно держать себя в рамках. Можно расслабиться с близкими друзьями, не кривить душой и чувствовать себя самим собой, что я с удовольствием сделаю через пару дней.
— Как вы пережили карантин?
— Прекрасно! Сидели безвылазно на даче три месяца. Удручало, что это не желанный и спланированный отдых, а вынужденный. Благо, у нас прекрасные виды, дали, природа. Я переделал кучу дел, которые откладывал много лет. Например, разобрал гараж и прибил там полки. Знаете, разгрести эти авгиевы конюшни дорогого стоит. А еще на протяжении двух месяцев с нашим зятем мы реставрировали наличники. Это тоже кропотливая работа. Плюс деревья надо подрезать, траву косить.
— И вы все сами?
— Ну а кто будет это делать? Дача же. Если там руки не прикладывать, все развалится. Вот и приходится что-то вкручивать, отрезать, забивать. Да мне и самому нравится — голову разгружает. Тем более в период пандемии, когда есть опасность распустить себя до последней стадии ожирения.
— Была же и другая опасность — психологическая. То ты в обойме: съемки, репетиции, спектакли, то ничего не происходит. Появился страх неопределенности?
— Нет, я точно знал, что все восстановится. Уверен, даже ограничения на 50% заполненного зала спадут в самое кратчайшее время. Надеюсь, нам сделают прививки от этого вируса, и все будет хорошо. Жалко, что многое из запланированного пришлось скорректировать. А что касается кино, то сейчас, наоборот, взрыв. Люди наверстывают упущенное за эти 2–3 месяца.
«Мне кажется, я и не жил совсем, не успел еще ничего. Не сыграна самая главная роль»
— 60 лет — солидная цифра.
— У меня ощущение, что ко мне эти цифры никакого отношения не имеют. Я только констатирую, заглядывая в паспорт, что все так. Но на пенсионера вроде не тяну. Хотя понимаю, что близко, и через несколько лет придется этим заниматься, оформлять что-то, привыкать к новой мысли. Мне кажется, я и не жил совсем, не успел еще ничего. Не сыграна самая главная роль. Я живу, как жил, и никаких черт — тонких, жирных — подводить не хочу. Хотя ощущение некой мудрости и набранного опыта существует.
— И сынишка ведь идет в этом году в школу?
— Да! Вот какое дело, первое сентября не за горами. Я очень волнуюсь, будет ли он достойным учеником. Меня несколько настораживает его легкая растерянность. Но если родители не могут что-то объяснить, может, учителя справятся. Тишка прекрасно знает, что идет в школу.
— Он хулиганистый или спокойный?
— Разный. Тиша любит что-то придумывать. Иногда мнит себя конструктором. Смотрю, пропала какая-то коробочка. А потом вижу — она превратилась в подобие кофеварки. Спрашиваю его: «Что же ты сделал с этой дорогостоящей вещью?» А он мне: «Папа, ты разве не понимаешь, что это солонка?»
— А знает, что папа — артист?
— О да! Иногда выдаст такое, даже я теряюсь. Однажды забирал его из детского сада, и тут Тишка: «А вы знаете, что мой папа великий артист?» Он пока еще не понимает в градациях — кто великий, кто способный, а кто просто талантливый. Мне сразу становится неловко, но объяснить это пока невозможно.
— Дети всегда обнаруживают в человеке новые способности, особенно, когда ты с ними 24/7. Что нового вы в себе открыли?
— К моему большому сожалению, я не считаю себя идеальным отцом. Потому что меня часто не бывает рядом из-за съемок, гастролей, занятости в театре. Конечно, я отвожу Тишу в детский сад, иногда забираю. Вот за время на даче приобщил его к рыбалке.
— Это же ваше любимое хобби?
— Да! Тише очень понравилось. Главное, что он поймал несколько рыбок. Я подарил ему удочку и сейчас тоже пообещал взять с собой рыбачить. О высоком мы пока не разговариваем, но на множество «почему» я стараюсь отвечать.
«Олег Павлович Табаков поставил меня перед выбором — либо посвятить себя театру, либо сниматься»
— Официально вы сменили 3 театра: Рижский театр драмы, театр им. Моссовета, МХТ им. Чехова, сейчас работаете в Вахтанговском. Параллельно был Ермоловский, Губернский, антрепризы. Почему такие метания? Что вы искали?
— Черт его знает. Это какая-то всеядность. Когда работал в Риге, понимал, чтобы состояться в этой профессии в полной мере, надо уехать в Москву или в Питер. Хотя там был действительно уникальный театр. Я не устаю об этом говорить и не перестану утверждать, что это был один из самых ярких периодов в моей жизни. Сейчас Рижский театр русской драмы носит имя Михаила Чехова и им руководит Сергей Голомазов. Я наблюдаю за их жизнью и безумно люблю это место. Оно дало мне потрясающий старт — я сыграл Гамлета, Хлестакова, Треплева, Алексея Ивановича в «Игроке» Достоевского.
фото: Из личного архива
Рижский театр Русской драмы. «Гамлет».
— С Ригой понятно. А дальше?
— А потом Павел Осипович Холмский узнал, что я собираюсь уходить, и вовремя позвонил. Тогда у меня не складывалось с Вахтанговским театром. Я должен был уходить вслед за Аркадием Фридриховичем Кацем, когда он туда перешел. Но не сложилось. И меня пригласили в театр Моссовета. Я согласился и с большим удовольствием работал.
— Но через десять лет ушли в МХТ. И оттуда через 6 лет в свободное плавание. Чего вам не хватало?
— Человеку всегда чего-то не хватает. Кажется, что за углом есть более интересное, яркое, привлекательное. Мы всегда ищем и делаем ошибки. Может быть, уходить из театра Моссовета в тот момент было неправильным решением. Вот покинуть Рижский театр — правильное. Тем более ушел мой режиссер, и я как бы шел за ним. Хотя пути наши разошлись, и мы ни разу с того момента не встретились в работе. А вот правильный ли уход из театра Моссовета, я до сих пор не знаю… Никогда не забуду, как Павел Осипович мне тогда сказал: «Андрей, вы все равно вернетесь. Я знаю». Но не вернулся, хотя еще лет 15 мы играли «Мой бедный Марат». Этот спектакль я всегда считал своей совестью.
— Почему?
— Его нельзя играть с холодным носом. Я за 3–4 дня переставал есть, чтобы сознательно погрузиться в образ блокадника, пытался сдерживать себя от излишеств.
А потом был уход из МХТ. Но он скорее вынужденный. Олег Павлович поставил меня перед выбором — либо посвятить себя театру, либо сниматься. Почему-то он очень к этому ревновал. Так я ушел, и 9 лет был в свободном плавании.
— Не хотелось за это время пристать к какой-то гавани?
— Первое время — нет. Тогда, в 2006 году, театр стал немного тормозить. Время было сложное, приходилось решать кучу проблем. В том числе и материальных. Я ведь мужчина, кормилец. За время свободных скитаний успел поиграть у Олега Меньшикова в «Гамлете» с Сашей Петровым. В Губернском театре тоже была замечательная работа «Бесконечный апрель». А еще куча всяких фильмов, сериалов.
— Но, несмотря на все это, пристань оказалась у Вахтанговского театра.
— Да, был абсолютно счастливый звонок от Миши Цитриняка, который предложил поучаствовать в спектакле «Игры одиноких». Его уже третий год снимают, но не получается — зритель все ходит и ходит. А потом был проект с Юлей Рутберг «Крик лангусты». И через какое-то время последовало предложение от театра войти в состав труппы.
— Мне кажется, это часть вашего характера — обосновать условный дом, куда можно вернуться. Будь то дача на Волге или родной театр.
— Да, это совершенно точно. У актера должен быть дом. Хотя многие мои коллеги не разделяют этого мнения. Мол, театр тормозит, мешает планам с технической точки зрения. Впрочем, сведение графиков — это моя большая головная боль. Но надо отдать должное руководству Вахтанговского. Они всегда идут навстречу. Иногда даже в ущерб себе.
— Многие артисты сейчас стремятся к переквалификации в руководящие должности — собственная антреприза, художественное руководство театром, политика как-никак. Вас не тянет туда?
— Мне, видимо, это несвойственно. Я сыну-то не могу приказать что-то сделать. Тут нужно иметь определенные черты характера, которые мне не свойственны. Где-то нужна жесткость, где-то — компромисс. Все же речь идет о судьбах людей. А если этих качеств нет, тебя мгновенно сожрут. Особенно, когда дело касается театра. Однажды я попробовал себя в режиссуре. Это еще в Риге было. Но быстро понял, что не мое. Тогда казалось, что все так легко — просто объясняешь, как надо сделать. А они не делают. И после нескольких репетиций все закончилось. Так и с педагогикой. Это тоже не ко мне. Все же способность быть режиссером или педагогом — совсем другая профессия. Нужно обладать невероятным терпением и верой, что все обязательно получится, что человека можно обучить, настоять на каких-то вещах. А у меня терпения не хватает.
«Может, за всю творческую биографию в кино были 1–2 роли, за которые я благодарен судьбе»
— Интересно, что кинопродюсеры видят в вас исключительно ученых или врачей. Таких интеллигентных технарей.
— Да ни фига они не понимают. Я бы им такого сыграл! Я ведь и одной сотой не сделал того, что мог бы. Может, за всю творческую биографию в кино были 1–2 роли, за которые я благодарен судьбе. А все остальные 98, к сожалению, куда-то мимо.
— Что это за роли?
— Скажем, в сериале «Красная капелла» про разведчиков.
— А когда сын попросит вас показать лучше работы, что это будет?
— К сожалению, нет записей спектаклей рижского периода. Но, поверьте мне, все, что было в Риге, прекрасно. Сами спектакли классные. Каждый достоин отдельной передачи.
— У вас есть свой сайт в Интернете. Вообще часто сидите в сети?
— Иногда захожу в Фейсбук, в Одноклассники, на сайте стараюсь отвечать на вопросы.
— А можете вбить свое имя в поиск и смотреть, что пишут?
— Да, иногда бывает и такое. Но, как правило, открывается Википедия или сайт театра Вахтангова. Меня замучили с предложениями обнажиться, рассказать о себе, о судьбе. Не хочу! Не потому что в шкафу столько скелетов, что они вывалятся и придавят. Я считаю, это не нужно. Вот смотрел сегодня интервью своей подружки у Корчевникова и ловил себя на мысли — зачем она пришла? Я вижу, как ей больно, как она плачет, как ей неуютно там сидеть. Не хочу быть в подобной ситуации. Неправильно обнажаться настолько, чтобы об этом узнала вся страна.
— Так самопиар — это чуть ли не отдельная профессия.
— Да, и программа очень популярная, и рейтинги высокие. Но я считаю, что не этим нужно подогревать интерес к себе. Доказывай делами. Тем, чем ты владеешь. А то вокруг сплошные Шаляпины. И я не о великом певце.
— На своем сайте вы признались, что любите фильм «Форрест Гамп». Там есть замечательная фраза — «с этого дня я больше не мог ходить. Мог только бежать». Мне кажется, в вашей жизни тоже был такой день. Может, когда в 14 лет вы побежали в Горьковское театральное училище и больше не останавливались?..
— Это правильно. Нам опасно останавливаться. Если перейдешь на шаг, можно быстро отстать. Там еще и пинка дадут — улетишь на обочину. Но я не призываю двигать локтями. Скорее наоборот, пропускаю перед собой. Мне кажется, у артиста и человека должны быть этические табу в достижении целей. Например, подлость, подсиживание, стукачество. Так что легкой трусцой, но бежать надо. И именно бежать, а не степенно идти. Нас успеют остановить, или мы сами это сделаем в силу возраста и здоровья. А пока есть силы — беги, Форрест, беги!