Нo, пoрaзмыслив, Лeв Aндрeeвич счeл пoтoрaпливaниe спрaвeдливым: пoклoниться прeдкaм — в прeддвeрии сoбствeннoгo близкoгo финaлa — дoлг, нeпрeмeннaя oбязaннoсть. Упoкoившиeся нe мeняются пoслe уxoдa в иныe прeдeлы, oстaются в пaмяти знaвшиx иx тaкими, кaкими зaпeчaтлeлись. Бeсцeрeмoннoсть нe былa свoйствeннa oтцу, нaпрoтив, oтличaлся мягкoстью — излишнe прямoлинeйнoгo, oднaкo нe сeбялюбивoгo, пoклaдистoгo xaрaктeрa. Oттягивaть пoeздку oзнaчaлo сдeлaть ee вoвсe нeвoзмoжнoй. Крoмe тoгo, пoсeщeниe мeртвыx дaвaлo пoвoд нaнeсти выезд здрaвствующим, сглaдить сeмeйную рaспрю, увидeть внукoв: пoди, вымaxaли вышe дeдa. Нeгoжe — рaсстaвaться нaвсeгдa пo-плoxoму! С тex пoр, кaк рaссoрился с нeвeсткoй и сoбствeнным чeрствым oтпрыскoм (oбa вeли сeбя погано, не звонили, не черкнули — по прошествии скандала — ни письмеца, ни открыточки), Лёва Андреевич не наведывался в Москву и также не звонил и не писал. Замкнулся в тихом изгнание.
В хозяйственную сумку Лев Андреевич положил ссср для рыхления земли (им вскапывал холмик держи местном погосте, где схоронил жену), настольную лампу с бисерным абажуром (кэш о родителях), витую морскую раковину (привез в незапамятные жизнь из единственного отпуска получи юге). В полотняную тряпицу завернул икону. Старый с бабушкой на нее молились. Золотые серьги жены в коробочке — затем чтоб отдать невестке — определил в пиджачный ширма. Настала пора расставания с реликвиями, приспело наложить фамильные ценности наследникам.
Пассажиры жесткой плацкарты, куда-либо Лев Андреевич загрузился в ночь (железнодорожные составы следовали через городок без остановок и притормаживали всего только по просьбе начальника станции), заморенно спали. Расстелил, дрожа, влажное серое белье общественного пользования. Воскресли, взбередили душу давние картины: зловоние расхлябанной теплушки, мышиный раскраска бывшей белой рубахи попутчика, такого а, как студентик Лёвушка, сосланного и перепуганного. Мало-: неграмотный тюрьма, не лагерь, приятный и этап, легко, можно заявить, отделались, но жизнь была кончена, сие понимали оба: никому ранее не предъявишь документы за исключением. Ant. с страха — отныне и навсегда преступники.
Помаленьку обвыкся в нестрашной, оказалось, глухомани, получал редкие весточки ото матери и отца, ходил отмечаться к надзирающим церберам, тетька скалились поощрительно: молодец, подтянутый, наградим благодарственной грамотой. Напарнику-попутчику спуску безвыгодный давали, придрались, излупили соответственно пьянке. Никому ничего по (по грибы) это не было. Лёву подначивали: «Пикнешь, и тебя пришибем, обмотаем колючей проволокой и утопим». Трунили, симпатия молчал, прятал взгляд, дал обещание — не встревать, не уступать шпыняниям: притянули-то его и пустили в судебную молотилку — вслед анекдот, рассказанный в библиотечной курилке, невзыскательно за анекдот.
Жить из этого явствует легче, жить стало веселее, в некоторых случаях познакомился с приехавшей учительствовать позднее института Таней. Родился Мака.
Внезапно умер от сердечного приступа основатель: надорвался, вызволяя невиновного сына. Они конфликтовали за некоторое время до вынужденной разлукой, отец ненавидел жлобскую престол, Лёва горой стоял из-за политические и экономические преобразования. Держи похороны сорвался, нарушив приказ и не оповестив конвоиров. К удивлению, бравада не заметили, простили — может, вследствие того, что Сталин окачурился, давильня шла получай убыль.
Сын Максим корил Льва Андреевича: представилась ресурс вернуться в Москву, почему маловыгодный воспользовались?
— Отдать квартиру! С антикварной мебелью! Гнобившему тебя государству!
Хавира и точно впечатляла: лепные потолки, просторные комнаты, дубовый покрытие. Комоды красного дерева и диваны карельской березы. Так претило соприкасаться с замаранной доносительством властной чиновничьей клоакой. В провинции элементарнее. Непритязательнее. Надежнее. Лев Андреевич притерпелся к безвылазности скромного уюта.
К кому релаксироваться? Умерла мама, поумирала Татьянина родня.
Отвоевывание утраченных пенатов далось Максиму громадным напряжением. Отсудил двум комнаты, прочие закрепили ради ушлыми подселенцами. У подселенцев выцарапывал, выкупал свою но кровную мебель. Этих дрязг без- простил отцу.
Вспоминая ту эпопею — наступление сыном цитадели благополучия — Лёня Андреевич разволновался. И задремал под самым прибытием. Растолкала путеводица.
План был: с вокзала протелефонировать сыну. Но Лев Андреевич оттягивал смутный миг. И постановил: сперва — выезд на кладбище, потом — всего доброго что будет.
В привокзальном буфете, промежду людской толчеи, выпил кофий, сжевал безвкусный сочник. Мнилось: двоится, троится, десятерится в глазах. С необозримого приволья, где — убирайся с глаз долой в лесок, прогуляйся берегом речки — покажется, чего один на планете, вовлекался в мельтешню столпотворения, тонул в калейдоскопе лиц.
Подземный дворец изменилось, а не заплутал получи пересадках. В переполненном вагоне Лёся Андреевич крепко сжимал сумку и нащупывал через пиджачную ткань коробочку с серьгами. Обрадовало: конспективно стриженная воспитанная девочка уступила город.
На поверхность поднялся в одном ряду памятника героям революции. Хрыч участвовал в антицарских демонстрациях. Внучек пал жертвой иллюзий пращура. После наивность и прекраснодушие романтиков платят разором судеб следующие поколения.
Покупая цветочки, Лёка Андреевич обнаружил: портмоне исчезло. Потерял? Украдено? Заполошно хлопал ладонями в соответствии с одежде, сунулся в сумку, хоть бы помнил: молнию на ней малограмотный расстегивал. Внутри портмоне были и канули бабульки, паспорт, пенсионная и банковская игра в карты… И бумажка с адресом и номером телефона сына. Зачем делать? Обратиться в полицию? Встать поперек дороги… Заручиться дубликатом уж на что каких-то удостоверений, ксив… Исхлопотать заменяющими справками! В адресном столе естественно сыщутся и сыновние координаты. Так охватило отчаяние, будто в юности, в вонючей теплушке: ковырнут подноготную… Приезжего с подпорченной биографией — до сих пор и заметут!
Идти в подземку (может, пропажу нашли и отдали в кассу?) — как и канитель. Лев Андреевич выбрал: мало-: неграмотный паниковать, выстроить логическую змейка по пути к могилам. Оглушенно брел по конторы администрации (отец говорил: тогда прежде размещался ресторан, устраивали тризна), мимо церкви Андрея Первозванного (в неиспорченность святого апостола дали эпитет отцу Льва Андреевича), до тенистой аллее — до массивных надгробий булочников Филипповых, рука об руку посеребренные кресты — над папой с мамой и дедушкой с бабушкой. Кони Татьяны на Пятницком…
Лёся Андреевич оторопел: крестов мало-: неграмотный было. Вместо них поблескивала черной полированной гладью плитка гранита. Он подумал: подвела эйдетизм. Или сын водрузил новоизобретённый монумент? Фамилии на дорогостоящей каменной плоскости значились незнакомые.
Левуня Андреевич вытер тыльной в обход ладони влажный лоб. Начиналась жара, из этого явствует трудно дышать. Оглянулся объединение сторонам. Многие древние изваяния перемежались вклинившейся грубостью бетонных нагромождений. Отыскивал знакомые полустершиеся надписи держи ветхих постаментах: «Купец Жаров скончался в 6 и ½ пополудни»… А смотри и деревянная голубая скамейка, для нее присаживался отдохнуть в время посещений отец… Левуся Андреевич опустился на отрухлявевшую шелушившуюся лавочку. Получается быть, ошибки нет: печь с надписью сусальным золотом, с крапчатым профилем длинноволосого сильный пол вытеснила посеребренные кресты — благодаря чего?
Девушка в квадратном окошке администратора отказывалась позволить информацию — без предъявления юридических прав сверху захоронительный участок. Лишь от случая к случаю взмолился и рассказал о пропаже денег, паспорта (самому мерзок был частный дребезжащий голос) — сжалилась, пролистала толстенную растрепанную регистрационную книгу и ткнула длинным, покрытым фиолетовым лаком ногтем в соответствующую строку. Видя, испрашиватель не способен уразуметь, разъяснила:
— В виду отсутствия собственника аль с его согласия…
— Я — собственник. Я согласия безвыгодный давал! — непослушными губами вымолвил некто.
— За могилами надо любезничать, — назидательно сказала она. И вторично сделалась надменной, казенно-неприступной. — Ведем учитывание бесхозных наделов.
Аляповатая помарочка в небрежно заполненной графе привлекла его рачительность.
— Да, значится: владелец убыл ради границу, — вчитавшись, подтвердила д`евица.
— Но я перед вами… — Поперед него доходило туго и неспешно. — То есть: сын, престолонаследник могил, — за границей?
Даваха равнодушно и простодушно пожала плечами.
— Вас лучше известно.
Лев Андреевич подолгу ждал возле обитой коричневым дерматином начальственной двери, магистральный распорядитель некропольских пустошей никак не появился. Учетчица на дальнейшие недоумения далеко не отвечала и захлопнула окно — настало благоп обеденного перерыва.
Лев Андреевич думал: «Вот на хренищ снился отец… Оскорбленный, уничтоженный, нуждается в защите».
Проковыляв до самого голубенькой скамейки, примостился держи коротковатой шершавой доске. Следовало сделать что-то. Восстановить попранную обоснованность. Лев Андреевич не был в силах сообразить: что именно?
Мимо шла землячка. Лев Андреевич окликнул ее и безграмотный услышал своего голоса.
С сумки, стоявшей рядом с умершим, извлекли икону, морскую раковину и настольную лампу с бисерным абажуром. В кармане пиджака лежала коробочка с золотыми сережками. Регистраторша вспомнила: неведомый старик чрезмерно нервничал…